Слишком много плоти / Too Much Flesh (2000)

В Иллинойсе - время жатвы. Стебли, вымахавшие выше головы, - сухие и колкие: рыжий бурелом под синим знойным небом. Между рыжим и синим единственная посторонняя краска - Лайл (Барр), красивый 35-летний брюнет. Голый, он довольно жмурится под синим небом и трется бедрами о рыжие стебли. Столь буквальное единение крестьянина с природой - вынужденная мера: женщины поселка, включая его набожную жену (Аркетт), не подпускают Лайла к себе. С давних пор известно, что в его члене слишком много плоти и всяк его принимающий испытает только адскую боль. Известно женщинам, известно мужчинам, известно самому Лайлу. Известно всем, кроме случайно залетевшей в деревню молодой парижанки (Буше).
Французский актер Жан-Марк Барр ("Голубая бездна"), снявшись в трех фильмах Ларса фон Триера ("Европа", "Рассекая волны" и "Танцующая в темноте"), воспринял заветы Догмы так близко к сердцу, что сам обратился к режиссуре, исповедующей ручную камеру и натурную съемку. Он оказался проще наставника; но в простоте Барра - особая мощь. Сюжет, где старая ложь спустя 20 лет взрывается необнаруженной миной; герои, которых берет за руку фатум и ведет прямиком к смерти. Это - примитивная драматургия, основа основ, древнегреческая трагедия. Барр нашел идеальный для ее титанических конфликтов современный полигон - американскую деревню. Закрытое общество располагает к инцесту. Отсутствие средств связи - к невежеству. Типичное для сельской местности равнодушие к внешнему миру - к конфликтам, изжитым вроде бы еще до Рождества Христова. С пейзажами Иллинойса Барр поженил технику Догмы, заключающуюся в отсутствии таковой. Камера неуверенно рыскает среди непричесанной природы, как подросток-девственник в поисках чужой наготы. Монтаж - одновременно рваный и ленивый, как будто подверженный порывам переменчивого сентябрьского ветра. У Барра принципы Догмы - не интеллектуальный жест, а единственный язык, которым можно передать аромат рассказываемой истории. Аромат плоти и гибели. Аромат жатвы, когда сбор налившихся плодов - это и конец сезона, за которым следует увядание природы. Аромат всякой жизни, в которой пик счастья и расцвет сил - это и начало необратимого движения к смерти.

Что бывает с умниками в американской провинции, чьи пространства облы и лаяй, а также способны пожрать иную мелкую тварь, мы почерпнули в основном из Линча и роад-мувиз, где на шоссе ломаются тачки, и надо вычертить разворот куда-нибудь к западу от красной скалы, в придорожный фаст-фуд, на допотопную бензоколонку. В лучшем случае большие трудовые руки фермера завяжут чужаку кишки бантиком. В худшем - спиритус локус сотворят эдакое с душой, что и сказать противно. Теперь нам про то своими простыми, скупыми и трогающими за сердце словами скажет "догма". Исчерпав европейские сюжеты, догматики в лице сподвижника и послушника Ларса фон Триера, актера и теперь режиссера Жана-Марка Барра, укатили в Иллинойс, где все как всегда, кукуруза, кантри-танцульки, консерватизм, общинная мораль, черти в ступе и скелеты в шкафах именно что кишат. Где фермеры с большими руками не стали потакать фермеру с большим членом. Барр этот конфликт снимает безмятежно, более отдаваясь жаре и лету, чем заботясь о собственном отношении к происходящему перед камерой. Режиссер свободен более всех, тем паче, что исполняет главную роль солнечного, прекрасного и большех-го Лайла, после десятка лет воздержания в браке узнавшего в кукурузе с заезжей мамзелькой, что способен обрадовать женщину, не причиняя ей страданий известным размером. Этот второй после "Любовников" фильм трилогии о свободе Жана-Марка Барра посвящен свободе плоти, и плотность света в нем столь велика, что герои не найдут тени, но и это не омрачит настроение зрителя, полуослепшего, согретого трением тел и мировоззрений на ярком солнце. Некоторые видели Барра в "Голубой бездне", а остальные скорее всего тут же захотят сделать это, медленно, со вкусом.